Урок литературы как искусство. Метод Е. Н. Ильина

Об авторе

Евгений Николаевич родился в 1929 году в Ленинграде. Его отец хотя и был простым рабочим, очень ценил книги. Вместе они устраивали семейные чтения по вечерам. Специальной детской литературы в те времена почти не было, так что читали в основном сказки и поэмы Пушкина.

Школьные годы Ильина пришлись на время войны. Он провёл их в эвакуации, а после вернулся в родной город, окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета и посвятил жизнь преподаванию. 

Ильин работал в нескольких ленинградских (а затем петербургских) школах. В 1970−1990-х годах он опубликовал несколько сочинений («Рождение урока», «Путь к ученику», «Из блокнота словесника», «Как увлечь книгой», «Воспитаем читателя» и другие), в которых рассказал о своих педагогических приёмах на примере историй из практики, поделился взглядами на предмет литературы и миссию учителя. 

Вот и всё, что известно о жизни Евгения Ильина. Он не патентовал авторских методик, не получал правительственных наград, не открывал образовательных центров своего имени. В Сети даже сложно найти его фотографию в приемлемом качестве. И тем не менее Евгений Николаевич стал легендой в педагогическом сообществе. Почему — рассказываем далее.

<<Форма демодоступа>> 

От книги — сразу к жизни

Традиционное обучение литературе в школе строится по схеме:

1. биография писателя;
2. его творчество по разделам (стихи о природе, гражданская поэзия, любовная лирика…);
3. как идеи писателя нашли отражение в его творчестве (на примере цитат и отрывков произведений);
4. вклад писателя в историю литературы. 

Многим из нас эти формулировки знакомы с детства. Они кочуют по темам школьных сочинений десятилетиями и неизменно навевают скуку своей шаблонностью.

Уроки, на которых дети под диктовку записывают идеи произведения, не вызывают никакого желания прочесть его. Понимая это, Ильин, по собственному выражению, «распредметил» литературу — превратил урок в живую беседу с учениками, поводом для которой является книга.   

Авторы школьных программ вечно пытаются увязать в обучении две функции — образовательную и воспитательную, найти баланс, уделить достаточно времени тому и другому. Для Ильина такой проблемы не существует. Ведь книга всегда воспитывает именно этим — учит.   

Наивысшего пика урок достигает в момент, когда от «связей», «синтезов» познавательного с нравственным переходит к открытой и откровенной этике урока, к прямому, бесхитростному контакту с учеником, к человеческому, а не только профессиональному общению с ним.

Ильин верил, что важно двигаться «не от книги — к литературе и дальше от литературы — к жизни, а от книги — сразу к жизни, а потом — куда угодно, хотя бы к литературе». Поэтому он никогда не объяснял ученикам, что хотел сказать автор. Вместо этого он спрашивал: «О чём эта книга лично для тебя?» Ильин любил строить урок из двух половинок: одна о книге, другая — о жизни. И не обязательно начинал с книги.  

Не предмет, а искусство

Поскольку литература — это вид искусства, Ильин справедливо рассудил, что преподавать её следует иначе, чем научные дисциплины. Искусство не рационально, а эмоционально — эту особенность Ильин использовал на все сто. Свой метод он называл «законом трёх О»: очаровать книгой, окрылить героем, обворожить писателем.  

Евгению Николаевичу было важно, чтобы ученики не просто прочитали, но прочувствовали текст: погрузились в его атмосферу, прожили описанные в нём проблемы, выразили своё отношение к героям, поставили себя на их место в моменты нравственного выбора и приняли собственные решения. Даже если они не совпадают с авторской позицией.

В искусстве, в отличие от науки, нет абсолютных истин. Теорема Эвклида объективна, с ней нельзя поспорить. А с мнением писателя спорить можно, если, конечно, найдутся достойные аргументы. Ильин признавал за учениками это право.  

Себя и ребят мы настолько напугали «культурными ценностями», что невольно стали забывать и терять свою ценность. Да, Толстой велик, да, это — ОН, но и мы — это МЫ.

Поиск своей истины 

На уроках Евгений Николаевич не только не запрещал, но и поощрял вопросы с места, споры, стремление донести свою точку зрения. Ему было важно, чтобы каждый ученик нашёл «свою истину», сформировал собственный взгляд на проблему. Ильин отмечал, что этот процесс одинаково важен и для ученика, и для учителя.    

Дети любят спорить: они максималисты. Можно на время принять их точку зрения и довести сюжет до абсурда. Пройти несколько вариантов, учесть разные мнения, увидеть до запятой известный текст другими глазами. В этом процессе учится и ученик, и преподаватель.

Вопрос дисциплины Ильина не волновал: когда детям интересно, они не занимаются посторонними вещами, а в бурных обсуждениях нет ничего плохого, если они по теме урока. Но не меньше активности учеников Ильин ценил молчание. Потому что вопросы, которые он задавал, не всегда требовали немедленного ответа. 

Мы приняли и поддержали то, с чем десятилетиями боролась школа, — молчащего ученика. В динамике общего, оживлённого разговора он не мог быть и не был инертным, безучастным. А как удобнее высказаться: молчанием или словом — пусть решит сам. Фонетическая и душевная активность не всегда совпадают. Когда-нибудь поймём это и научимся если не оценивать, то, по крайней мере, ценить молчание.

Глубину этой мысли ещё предстоит осознать авторам новых педагогических методик.

Этика оценки

Понимание литературного произведения нельзя оценивать по критериям «правильно — неправильно». Поэтому Ильин оценивал не верность, а искренность ответа.    

О чём думает ученик, когда говорит? Говорит ли, что думает? Или только думает, что сказать для отличной отметки? Отличные, но не личные радости не приносят. Высоким баллом оценивают даже робкую попытку что-то сказать, уточнить, добавить, когда остальные молчат. Желание мыслить — уже результат! 

Вообще Ильин не любил ставить отметки и часто предлагал ученикам оценить себя самостоятельно. Он полагал, что такое доверие поощряет их чувство ответственности. 

Самая интересная часть урока

Евгений Николаевич считал, что домашние задания нужны, только если они «сулят открытия, спорные решения, волнуют новизной, ради которой интересно и радостно напрягать ум». Поэтому на дом Ильин всегда оставлял самый спорный и интересный вопрос урока. 

Образно говоря, вместе с ребятами «копну» книгу и отдаю «лопату» им.

В начале следующего урока каждый читал свой ответ перед классом. Проверка домашнего задания превращалась в своеобразный турнир, где ребята соревновались в умении выражать свои мысли. Ильин считал, что это обеспечивает интерес школьников к уроку, потому что этот интерес — к себе самим. 

Знаток, артист и врач

«Ваши ученики, — упрекнули меня однажды, — идут не к Пушкину, Толстому и Чехову, а к вам». Но пусть прежде придут ко мне, а уж дальше пойдём вместе. Вот и выходит: к себе, а не к предмету прежде надо вызвать интерес.

Чтобы выиграть борьбу за внимание класса и увлечь предметом каждого, учителю мало быть только учителем. Ильин считает, что хороший педагог — это знаток, артист и врач в одном лице.

Чем знаток отличается от простого учителя-предметника? Ильин отвечает: 

Последний — нередко фигура довольно расплывчатая, аморфная, знающая всё. Кроме книги, с которой ему помешала соприкоснуться излишне широкая информация. Знаток же формируется иначе — на многократном (и многолетнем!), раз от раза все более углублённом перечитывании той книги, с которой он идёт к ученикам. Возникает некая иллюзия соавторства с писателем, настолько обширно знание самой книги, её нюансов, вплоть до желания (страшно сказать!) что-то исправить, скорректировать в ней. Предметнику, к сожалению, это не удаётся, ибо зачастую ему нечего сказать, кроме расхожих истин, кочующих из одного пособия в другое. 

Ильин всегда держал на столе блокнот, в котором записывал интересные мысли, возникающие у него и ребят в процессе обсуждения. По количеству записей он оценивал качество проведённого урока. Эти заметки помогали ему найти в тексте новые смыслы, посмотреть на книгу глазами конкретных ребят и использовать это в будущих уроках.  

Не меньше подкованности в предмете Ильин ценил артистизм. Об искусстве нужно говорить языком искусства, поэтому учитель литературы должен быть и сценаристом, и режиссёром, и самому себе критиком. Ильин отмечал: если учитель представляет ребятам книгу не как живой мир, а как «галерею образов, фигур, персонажей» — то сам невольно становится одним из них: «типичным представителем» неживой литературы, которая существует только на унылых школьных уроках. 

В конце каждого года Евгений Николаевич просил своих учеников написать небольшое сочинение о том, какого учителя они хотели бы видеть. Из года в год самым популярным ответом оставался «интересным». Ильин всеми силами старался соответствовать этому качеству. 

Но только знаний и артистизма учителю недостаточно. Чтобы его слова западали в душу каждому, он ещё должен быть врачом, то есть гуманистом. Видеть перед собой не публику, а людей, каждого — со своим опытом, потребностями, настроением. И уметь обращаться с ними бережно.   

Урок с позиции врача — это сорок пять минут здорового образа жизни! Врач понимает, что нельзя доставать ученика буквально на каждом уроке, не рискуя кого-то травмировать, нервно и эмоционально истощить. Учебная активность, кстати, в большей степени проблема энергетики, чем методики, проще говоря, здоровья. Уставшие книг не читают.

<<Форма семейного образования>>

Три карты словесника

Личность преподавателя значит очень много, но как именно Ильину удалось добиться того, что у него читали все — даже дети, которые на первый взгляд были бесконечно далеки от проблем литературной классики?

Евгений Николаевич говорил, что у него, как у Пушкинского Германна, есть беспроигрышная комбинация из трёх карт: «Деталь — вопрос — приём». Поговорим о каждой. 

Деталь    

Так как книга в целом не может всеми «клеточками» текста непосредственно соприкасаться с нашей сегодняшней жизнью, и тем более с опытом учителя и учеников, — нужно взять из нее нужную страницу, деталь, а остальное пока (а может быть, и навсегда) отодвинуть в сторону.

Ильин неоднократно подчёркивал, как важны детали в литературном тексте. В каждом произведении он старался найти что-то, что вызовет у школьников интерес. Будь то занятная подробность в описании, неоднозначная фраза или факт из писательской биографии — главное, чтобы ребятам захотелось обсудить это и узнать больше. 

Обычно в анализе участвует не вся книга, а лишь какие-то главы, страницы — работаем с классом, а не с учеником. А если наоборот? Странички всякий раз будут обновляться. Сегодня с этим поговорит эта, а завтра с другим другая. Вот и прочитана постранично вся книга. Главное — дойти до адресата. Нет ничего увлекательнее (попробуйте!), разумнее (испытайте!), эффективнее (проверьте!), чем выстроить урок для кого-то одного, видя перед собой всех и всю книгу. В каждом уроке должна присутствовать мысль: «Это тебе урок и ему»; «А это — только тебе!». 

Вот так Ильин воплощал идею «индивидуализации обучения», о которой так много сейчас говорят теоретики образования, не всегда ясно представляя, что это значит. 

Затем Ильин учил ребят видеть в деталях ключи к пониманию произведения — распутывать «узелок проблемы» по фразам, случайно брошенным персонажами, и по действиям, совершённым между делом. Составлять представление о герое по будто бы незначительным подробностям его внешности. Преподаватель работает вместе с учениками — рассуждает, сомневается, ошибается, спорит, исправляется и приходит к неожиданным выводам. Эта увлекательная, почти детективная работа помогала детям не только лучше прочувствовать текст, но и внимательнее относиться к мелочам в повседневности.

Прежде чем спросить сына, что он читает по вечерам, тёмная, неграмотная Ниловна («Мать») зачем-то «чисто вымыла руки». Зачем? Стали выяснять. Тут, очевидно, сказалось горьковское отношение к книге, к которой — даже мысленно! — надо прикасаться чистыми руками. Возможно. Ну а теперь проверим, как мы, образованные, относимся к книгам. На уроке? Конечно. И снова — к Горькому. Как же отреагировал сын на вопрос матери? Сказал, что читает книги, за которые… Нет. Сперва предложил ей сесть. Жаль, что подчас не улавливаем таких «мелочей» ни в книгах, ни в жизни! 

Вопрос 

Ученики особенно активны, когда думать не надо. Что ж, постараемся задать им такие вопросы, после которых рука в самонадеянной уверенности не вскинется тотчас вверх, а раздумчиво, неторопливо станет что-то чертить… С этого, собственно, и начинается читатель.

Тема урока «Женские образы в романе Толстого “Война и мир”» не вызывает желания дискутировать и даже просто открыть книгу. Потому что она не содержит вопроса. Сравним её с темой, которую предлагал Ильин: «В ком из героинь “Войны и мира”, на мой взгляд, больше женщины».  

Вопросы Евгения Николаевича всегда были злободневными, сложными, дискуссионными. Он старался адресовать их лично к ученикам данного класса, в идеале — к конкретному ученику.    

Для этого учитель глубоко изучал свой класс — обращал внимание на то, чем интересуются ребята, о чём говорят на переменах, как ведут себя на уроках, на экскурсиях, в театре.

Правильно поставленный вопрос не оставляет шанса для равнодушия и позволяет ученикам понять, что книга существует не отдельно от реальности, а имеет непосредственное отношение лично к каждому из них. А в поиске ответа и заключается обучение. 

Во-первых, чтобы найти ответ, нужно тщательно изучить произведение, представить исторический контекст, в котором оно создавалось, ознакомиться с биографией автора.  

Во-вторых, Ильин строил урок так, чтобы момент нахождения ответа стал для учеников незабываемым: он рождался в напряжённых размышлениях, сомнениях и спорах, а значит, приобретал ценность. 

«Мой вопрос — особый: преимущественно безответный, нравственный. Задаю его как бы себе самому в надежде решить вместе с классом. Что может быть увлекательнее вопроса, заданного себе, и значительнее, когда он волнует всех! Не такие ли вопросы ставит перед нами писатель?»

Приём 

Ильин утверждал: у художественного текста должен быть такой же художественный анализ. Поэтому драматические произведения на уроках Евгения Николаевича всегда разыгрывали, а разбор текста становился актом совместного творчества, в котором на равных участвуют трое: учитель, ученик и автор. 

На первый взгляд Ильин «вольно» обращается с произведением, потому что знает его в совершенстве, будто он написал то, о чём говорит. Во всяком случае, присутствовал при рождении шедевра или очень-очень близко знал его творца. Он всегда говорит о книге так, будто все ребята её уже прочитали. Одним словом, создаёт иллюзию равноправного общения сторон на уроке и этим предельно активизирует тех, с кем работает. 
                                                                                                В. Иванихин. «Почему у Ильина читают все?»  

Один из любимых приёмов Ильина — предложить ученику представить себя писателем или поэтом и проанализировать «собственное» творчество. Попытаться прочувствовать, что именно испытывал автор, о чём он думал, когда создавал то или иное произведение. И при желании — что-то в нём изменить.  

Даже принимая экзамен, Ильин оставлял за учеником право «и додумать, и доспорить, и даже кое в чём со всей ответственностью не согласиться».

В заключение

Ильин учил ребят понимать литературу не просто из любви к искусству. Он использовал материалы школьной программы, чтобы помочь ребятам лучше узнать себя.   

Помогая детям извлекать из книг нравственные уроки, он не стремился вырастить их идеалистами. Детство и юность Евгения Николаевича пришлись на годы войны и последовавшей за ней разрухи, он знал жизнь не только по книгам. И говорил, что обучение всегда идёт по двум программам: одной учит школа, другой — окружающий мир, несовершенный и несправедливый. Об этом на своих уроках он тоже рассказывал.   

И всё же хорошие книги становятся для человека мощным внутренним стержнем, который позволяет противостоять жестокой реальности. Помочь сформировать его, научить находить в литературе ответы на свои насущные вопросы — в этом и состоит задача учителя-словесника. По крайней мере, так её видел Ильин. 

Иллюстрация: Dribbble